Моя семья очень интересна тем, что она многонациональная.

Мама – Ирма Давидовна – немка, папа – Гамлет Енокович – армянин, брат Сергей женат на азербайджанке.

Но меня всегда притягивала история немцев Поволжья.

С героями моего повествования меня связывают самые яркие чувства. Это мои прадедушка, дедушка и мама.

Три совершенно разных человека, три судьбы, но одна эпоха, одна страна.

«Богато, весело живем
Под сталинской звездою»

Приведенные слова – строка из стихотворения поволжского немца колхозника Якова Гайля, которые он посвятил 25-летию своей республики. Увы, это оптимистическое заявление, отдавшее дань времени, оказалась весьма далеким от подлинной жизни Республики немцев Поволжья. По иронии судьбы период, когда поволжские немцы имели свою государственность, стал заключительным и наиболее драматичным в 177-летней истории их проживания на берегах великой российской реки. Депортация 1941 года положила конец существованию поволжских немцев как самобытной этнической группы.

Летом 41-го крупные неудачи на фронте, приближение германских войск к Волге, а также поступавшие в Москву сообщения об «антисоветских», «фашистских» высказываниях отдельных граждан немецкой национальности АССР предрешили судьбу немцев Поволжья. Советское руководство приняло решение о ликвидации республики и переселении немцев в восточные районы страны.

Печально известный Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года появился задним числом и был призван придать хоть сколько-нибудь «законный» характер беззаконной акции выселения целого народа. Депортация было осуществлена с 3 по 20 сентября по заранее разработанному плану.

Корни моих предков

Победоносные войны с Турцией в конце ХVIII века значительно расширили территорию России на юге Украины, где население было очень малочисленным. Чтобы освоить эти земли, Екатерина II издала Манифест от 22 июля 1763 года, в котором иностранные граждане приглашались для поселения в России1.

Что интересно, важнейшие положения этого манифеста гласили о том, что всем иностранцам дозволялось въезжать в империю и селиться где кто пожелает. Они освобождались от различных податей. Кто селился в необжитых землях, освобождались от налогов на срок до 30 лет, в других областях на срок от пяти до десяти лет и другие привилегии.

В так называемой Всемилостивейшей Привилегии Павла I от 6 сентября 1800 года менонитам определялись дополнительные права: освобождение от военной и гражданской службы на все времена, освобождение от присяги перед судом, свобода ремесла и др.2 Манифест Александра I от 20 февраля 1804 года особо выделял «переселенцев», которые могли «служить образцом в крестьянском деле и в ремесле...».

Что же явилось причиной эмиграции немцев?

Прежде всего, политическое угнетение иностранными и собственными правителями; солдатчина и подати своим князьям и чужим властям (например, продажа солдат в Америку); хозяйственная нужда и другие причины.

Чем больше я изучал источников, тем сильнее мучил меня вопрос: Где же историческая родина предков-эмигрантов моей мамы?

Именно из Гессена в 1763–1767 годах шла основная волна переселения на Волгу. Из Данцига и Западной Пруссии шло переселение менонитов (1789– 1804), вместе с которыми селились также католики и лютеране.

Из рассказа моего дедушки – Шрайбера Давида Давидовича, я понял, что его семья католическая, а семья моей бабушки Виктории Ивановны, – лютеранская.

Прапрадедушка моего дедушки выходец из баварской Швабии.

Просмотрев и изучив семейный архив, я обнаружил, что мой прадедушка Давид 2 родился в 1895 году в селе Гуссенбахе Краснокутского кантона в АССР немце Поволжья. Родители прадедушки Давида 2 попали в переселение в 1812 году. А уже мой дедушка – Давид 3 родился в 1930 году в селе Константиновка Краснокутского района Саратовской области. Бабушка Виктория Ивановна родилась в 1929 году – я обнаружил в семейном архиве свидетельство о рождении. Само свидетельство о рождении выполнено на немецком и русском языках, что подтверждает, что она действительно родилась в Республике немцев Поволжья.

Голодные годы, коллективизации и преследования

В 1921–1922 годах и в 1932–1933 годах впервые за всю историю среди немцев России разразился голод. В результате первой мировой войны, гражданской войны и голода число немцев сократилось с 1 621 000 (1914) до 1 238 500 (1924)

В период гражданской войны в нашей семье тоже сложилось не все благополучно. Дедушку Давида 1 расстрелял белый офицер за то, что он передал Красной Армии лошадь с уздечкой.

Дедушка Давид 3 рассказывал мне, что в Давида 1 стреляли пять раз, но он все вставал и шел на белого офицера, затем его разрубили шашкой на куски. Прапрабабушка собрала его останки ночью и похоронила в Гуссенбахе. К сожалению, документы, подтверждающие данный факт, не сохранились до наших дней. Все было потеряно во время депортации.

В ходе коллективизации и так называемого раскулачивания в 1929–1930 годах мужчины-колонисты в первую очередь были депортированы на Крайний Север и в Сибирь, откуда они ничего не могли сообщить о себе своим семьям.

Нашу семью раскулачивание не затронуло, вероятно, не подошли под соответствующую категорию. Дедушка Давид 2 работал директором маслосырзавода в Гуссенбахе, семья состояла из восьми человек, из них шестеро – дети. Из воспоминаний дедушки я узнал, что Давид 2 был очень честным, строгим, справедливым, жене своей говорил, что лучше умрет с голоду, но не позволит себе взять кусок сыра с завода. Но его все равно обманывала его заместитель, очень добрая женщина. Встретит Давида 3 (моего дедушку) и скажет, чтобы приходил вечером к заводу. Она похищала сыр и отдавала моему дедушке. А матери говорила, бери, а то все вымрут, как мухи. И действительно, голод никого не щадил.

По данным переписи населения 1926 года в Поволжье проживало лишь 379 630 немцев против 650 000 в 1914 году

Вторая мировая война, депортация

Страшный 1941 год перевернул всю историю, не стало Автономной республики немцев Поволжья. Началась депортация. Моему дедушке Давиду 3 в это время было одиннадцать лет.

Из Гуссенбаха, где жила семья дедушки за одни сутки депортировали все село, кроме семьи дедушки. Так как Давид 2 работал директором завода, его семью пока не трогали, просто некому было передать завод. Депортация затронула их 25 октября 1941 года.

Мой дедушка рассказывал, что, хотя ему было одиннадцать лет, он хорошо помнит, как его соседей сажали в повозки с малыми детьми и увозили на железнодорожную станцию Урбах,оттуда их увозили в неизвестность.

Но вот настал день, когда рано утром всю семью разбудил стук в дверь. Представитель властей что-то тихо произнес отцу моего дедушки и ушел. Всем было ясно – надо собираться. С пожитками в 36 кг на человека они погрузились в повозку и отправились на станцию.

Дедушка вспоминает, что когда проезжали по улицам Гуссенбаха, то все дома были пусты, скот бродил по улицам, коровы надрывались от рева, некому их было подоить, кругом пустота, ни одного человека.

По переписи 1939 года в Гуссенбахе проживало 7137 человек.

Из воспоминаний дедушки я узнал следующее. Когда его семья приехала на железнодорожную станцию Урбах, то их вместе с другими немецкими семьями разместили в вагоны для перевозки скота и в нечеловеческих условиях отправили в Сибирь.

Мужчин почему-то отделяли от семей. Но отца моего дедушки никто не трогал, проверили документы, и он остался с семьей. Дорога казалась такой длинной, страшный холод и голод мучил всех. Старики, дети и больные погибали, их даже не хоронили, выбрасывали из вагона, а в лучшем случае на каком-либо полустанке конвой проходил вдоль вагонов и выяснял, есть ли трупы, распоряжался, чтобы их выносили из вагонов. После такой процедуры поезд трогался, близкие не имели права хоронить своих детей, родных и близких. Поезд все дальше и дальше мчался в далекую неизвестную Сибирь.

Холод ощущался все заметнее, дети прижимались к взрослым, мама дедушки снимала с себя все теплые вещи и кутала дедушку и его брата-инвалида, но все равно было очень холодно.

Наконец настал день, когда поезд остановился на железнодорожной станции Славгород Алтайского края. Поступила команда всем выйти из вагонов. В Алтайский край было переселено немцев из Республики немцев Поволжья 91 000 человек.

Дедушка рассказал, что к каждой семье подходил представитель местных властей и выяснял, кто какую работу может выполнять. Очередь дошла и до семьи дедушки. Проверив документы, представитель указал на сани и дал какие-то распоряжения председателю колхоза с. Ново-Романовка Алтайского края отвезти к себе. От Славгорода до Ново-Романовки дорога была длинная, кругом заснеженная степь, кое-где красовались березовые околочки, но эту красоту никто не замечал. Дедушка мечтал скорее добраться до места и погреться у печи.

До места добрались уже ночью, и председатель, фамилию его, к сожалению, не помнит, предложил переночевать в его землянке, а утром решить, что делать дальше. Извинился, что не сможет накормить, но горячий кипяток с корнем солодки дал.

Дедушка отметил, что такой ароматный, как тогда ему показалось, кипяток, он никогда не пил.

Рано утром отец дедушки всех разбудил, и они отправились с председателем вдоль землянок, только виднелись трубы на заснеженных крышах.

В этом спецпоселении должна была находиться семья моего дедушки.

Годы войны. Трудармия

Я хотел бы поразмышлять о человечности. Ведь в Постановлении Совета Народных Комиссаров Союза ССР и ЦК ВКП (б) от 26 августа 1941 года было отмечено в п. 12 «О возложении на Председателя СНК КССР и секретаря ЦК КП (б) Казахстана, на председателей крайисполкомов и крайкомов ВКП(б) Красноярского и Алтайского краев <...> – организацию приема на станциях разгрузки, перевозку до места расселения и устройство переселяемых в сельских местностях и городах». Однако все были брошены на произвол судьбы. Только председатель, простойрусский человек, отнесся к семье дедушки по-человечески, приютил на ночь и дал кипяток. Но, к сожалению, как отметил дедушка, он не задержался среди переселенцев, уехал.

Вспоминая, дедушка говорит, что они – дети, как-то сразу повзрослели. Построив землянку, все сели вокруг наспех сложенной печурки и долго-долго отогревались, все смотрели на огоньи молчали. Никто не просил кушать, все понимали, что кушать нечего.

Дедушка помнит до сих пор, как в их землянку под вечер зашла женщина, тоже переселенка, она принесла кусок черного мерзлого хлеба и угостила детей. Но он был такой твердый, что его рубили топором, поделив на каждого. Женщина поведала, что она с детьми в спецпоселении уже два месяца, в основном живут женщины и малые дети. Всех мужчин в возрасте от 15 до 60 лет и женщин, если у них не было детей до трех лет, призвали в трудармию. После она сказала маме дедушки, чтобы готовилась – ее четверых детей призовут в трудармию. Так и случилось. Братьев Ивана, Петра и сестру Ирму, старшего брата Яшу призвали, остался только дедушка и брат-инвалид. Что такое трудармия, дедушка посоветовал мне спросить у сына Петра (это брат моего дедушки, он, к сожалению, уже умер), т.е. его племянника – Петра Петровича. Я решил обязательно с ним поговорить на эту тему. Мне он доводится дядей.

И вот, что он мне рассказал:

В его семье старались не говорить о прошлом, отец его не любил вспоминать об этом. Но однажды он все-таки рассказал, что в шестнадцать лет он был призван в трудармию в Нижний Тагил, на лесоповал.

Условия, в которых он жил и работал по жестокости не уступали образу жизни в лагере. По пути на работу их сопровождал конвой.

В самом лагере царил произвол начальства. Слово «фриц» в значении «враг» или «фашист» было в обиходе не только у подчиненных, но и у начальников. В нищете, унижении, тесноте лагеря огромное число трудармейцев умирало от голода, а порой просто от отчаяния, холода и непосильной работы, особенно плохо было тем, кому было всего шестнадцать лет.

Отец Петра Петровича недолго находился в трудармии, он вернулся домой через три года. Это была счастливая случайность. А произошло следующее: работая прицепщиком вагонов с лесом, он случайно попал между вагонами, и его нога была прижата, он не смог освободить ногу, поезд тронулся, и ему оторвало пятку правой ноги. Так он попал в так называемую лагерную больничку, там абы как зашили огромную рану. Работать он уже не мог, и его вернули из трудармии домой. Но всю оставшуюся жизнь он страдал от раны, которая постоянно гноилась, не заживала, врачи ничего не могли сделать, был выход один – ампутировать ногу, но он не соглашался, и конечный результат – рак.

Первая массовая мобилизация немцев мужчин была в 1942 году, 11 января – 10 февраля.

В рабочие колоны мобилизуется 120 тыс. человек, в том числе: на лесозаготовки – 45 тыс., на строительство железных дорог – 40 тыс. Под мобилизацию попадает почти все взрослое мужское население из числа поволжских немцев.

Меня интересовала жизнь в спецпоселении, и я попросил дедушку рассказать, как же он выжил?

– Выживали как могли, – говорит дедушка. – Покидать спецпоселение было запрещено, каждый отмечался в спецкомендатуре.

Емупришлось работать в двенадцать лет помощником кузнеца, а кузнецом, настоящим мастером, был старый немец дядя Хенрих. Дедушка ему очень благодарен за то, что он обучил его даже «ювелирной» работе с железом. Он ковал букеты цветов, плел кружева, и в шестнадцать лет дедушка самостоятельно выковал кружева из железа для председательской пролетки. А отец дедушки так и не дождался какой-либо помощи от властей. Он тяжело заболел, простыл в дороге и умер 8 января 1941 года. Буквально через три дня после его смерти приехал представитель из района Знаменка и сообщил матери, что семья дедушки должна переехать в район, так как ему предлагают работу. Но к сожалению, его уже не было в живых.

Так они и остались в землянке с братом-инвалидом.

Шла война, никому они не были нужны.

Дедушка говорил, что замечал, что его мать также была не здорова, но она старалась не показывать свое недомогание детям, ночами стонала и плакала от боли. Через несколько месяцев, как призвали в трудармию старших детей, она слегла…

Дедушка ходил на работу, затопив утром печь, укутав мать, а также брата-инвалида, в тряпье и солому, в обед прибегал, чтобы накормить их и снова уходил.

Дядя Хенрих пожалел дедушку. Он видел, как тяжело 12-летнему мальчишке и помог дедушке через уполномоченного устроить брата-инвалида в детский дом. Дедушка этому был очень рад и просил бога, чтобы хоть этот инвалид был сыт.

Теперь они остались с больной матерью вдвоем.

Когда дедушке исполнилось 13 лет, на его долю выпало хоронить своих односельчан. Умер дядя Хенрих от голода, как и вся его семья. Дедушка работал в кузнице один.

Оперуполномоченный вменил в обязанность дедушки каждое утро перед работой делать обход села и выявлять, кто за ночь умер. Могилы копать было некому, и дедушка нашел заброшенную силосную яму и туда на санях свозил умерших, сверху закрывал ветками, не закапывал, так как не успевал – бывало, что за сутки умирало от голода около двадцати человек.

Одну очень печальную историю дедушка рассказал, и я просто не имею права об этом не сказать.

Однажды дедушка зашел в землянку при очередном обходе, где жили мать с сыном. Сына звали Федя, он был чуть моложе дедушки. Страшную картину увидел дедушка. На столе лежали куски сырого мяса – падали, скорее всего это была либо кошка, либо собака, другой живности на спецпоселении не было.

Увидев дедушку Федя бросился с рычанием на оставшийся кусок мяса, как зверь, схватил его и забился в угол возле печи. Сам он был весь опухшим. Дедушка говорил, что это от голода.

В другом углу землянки лежала Федина мама, подойдя к ней, дедушка обнаружил, что она мертва. Он выволок ее из землянки, положил на сани и повез к силосной яме. Затем вернулся за Федей, он также сидел в углу рыча, рвал зубами падаль и голодными глазами смотрел на дедушку.

Дождавшись, когда Федя успокоится и поймет, что никто не собирается отнять у него мясо, дедушка предложил ему пойти с ним.

Так в землянку дедушки вошел получеловек-полузверь, мальчишка.

Конечно, мама дедушки не обрадовалась, но он ей объяснил, что этот мальчик будет за ней присматривать, пока он будет зарабатывать кусок хлеба и делить его будут теперь на троих.

Федя оказался хорошей «сиделкой», он ни на минуту не отходил от постели больной, и всегда был очень рад кусочку хлеба. Он добросовестно выполнял всю работу по дому, и был хорошей «хозяйкой».

Так они пережили войну в спецпоселении.

Судьба моей мамы

После войны жизнь на спецпоселении не стала лучше: по-прежнему холод и голод, всеобщее презрение к немцам.

Когда дедушке исполнилось шестнадцать лет, мама попросила, чтобы он женился. Она посоветовала поехать в соседнее спецпоселение Либенталь, там проживала семья Кляйн, они были депортированы из Урбаха, сказав, что семью эту она хорошо знает.

Дедушка так и сделал. С разрешения оперуполномоченного он на санях поехал за невестой. Так Виктория Кляйн стала его женой, пусть неофициально, но он спас и ее от голодной смерти. Оказалось, положение в ее семье было еще хуже – 13 детей. Зарегистрировали брак лишь в 1949 году, на этом настояла мама дедушки. А 9 ноября 1949 года родилась моя мама.

Мама дедушки не дождалась своей внучки и умерла 6 мая 1949 года.

Федя, после того как дедушка женился, ушел и стал жить самостоятельно, но теперь он уже помогал дедушке, работая помощником кузнеца, как когда-то начинал дедушка. В 60-х годах Федя со своей женой уехал в Германию, и там проживает до настоящего времени.

Весной 1949 года дедушка с бабушкой из пластов земли, нарезав их кирпичиками, выложили себе уже добротную землянку с одним оконцем, в которой и родилась осенью моя мама.

О том, какое детство было у моей мамы, я расскажу чуть позже.

В спецпоселении дедушка со своей семьей прожили до 1956 года. Хотя указ «О снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении» был подписан 13 декабря 1955 года, объявлен он был лишь весной 1956 года. Дедушка, взяв узелок с пожитками, заколотил землянку и вместе с моей мамой, которой было семь лет, они ушли. Ушли, чтобы найти жизнь лучше, уйти от голода. Но куда бы они не приезжали, никто не хотел их принять. Они чувствовали себя настоящими изгоями.

Вот такую жизнь прожили мои дедушка и бабушка. Дорогую цену заплатили народы многих республик СССР, выселенные в эти годы, за несправедливость, произвол, беззаконие. Моя мама родилась в 1949 году. Четыре года прошло после войны, но немцам живущим в России, было очень плохо. Общее презрение, слово «немец» было бранным. То, что мне рассказала, мама меня поразило. Но все по-порядку.

Родители моей мамы не были рады рождению ребенка, и то, что она родилась очень слабой, никого не удивило. Считали так: «выживет, значит будет жить». Бабушка родила в страшных муках, никакой медицинской помощи, бабка-повитуха приняла ребенка, завернув в грубое тряпье и положила на самодельную сколоченную из досок кровать, на солому, обтянутую мешковиной.

Мама вспоминает, что детство у нее было суровое, она ни разу не слышала от своих родителей ласкового слова, ее как ребенка не целовали, не гладили по головке. Она всегда была почему-то у чужих людей.

После рождения за ней неделю ухаживала бабка-повитуха, сделала мякиш из черного хлеба и, вложив его в тряпку, засунула в рот ребенку. Вот все, что она могла сделать. При этом приговаривала: «Не жилец ты девонька, кормить тебя нечем».

Мама росла болезненным ребенком, никогда не улыбалась, а тихо так, чтобы никто ее не замечал, плакала. Даже сама бабушка рассказывала, что девочка могла сутки не давать о себе знать. Ходить долго не могла, слабые кривые ноги и большой живот не позволяли встать на ноги. За мамой ухаживала бабушкина сестра Паулина, и хотя ей было одиннадцать лет, она была хорошей няней.

Семья у Паулины была большая, много детей, голод мучил семью, и Паулина с радостью согласилась нянчить ребенка. Весной она выносила маму на солнышко, старушки ей советовали зарывать ребенка, особенно ножки, в песок, так она сможет избавиться от недуга. И действительно к двум годам мама встала на ножки, но была очень маленькой.

Бабушка рассказывала, что жили они очень плохо, кушать нечего было. Три дня мама плакала и просила «брот», т.е. хлеб.

Эпизод, который я сейчас опишу, рассказывал мне дедушка.

Чтобы как-то спасти ребенка, он решил совершить кражу. И что удивительно, колхозный амбар был полон зерна, а люди голодали.

Дедушка дождался глубокой ночи, на улице разыгрывалась метель, пурга заметала следы. Подошел к амбару, залез под него, он стоял высоко на тумбах из кирпича, просверлил маленькую дырочку в полу, подставил мешочек и набрал немного зерна, аккуратно заткнув дырочку пробкой. Бабушка сварила кашу из зерна и накормила маму. С этого дня семья дедушки не испытывала голода, всегда было немного зерна. Но так долго это не могло продолжаться. Дедушка говорил бабушке, что надо продержаться только до весны, а там легче будет. Это был 1952 год. Но однажды дедушку застала соседка на месте преступления, как раз в то время, когда он вылезал из-под амбара. С этого времени она требовала с ней делиться, чтобы накормить своих троих детей, шантажировала его. Дедушка говорил, что он эту женщину вспоминает, как страшный сон. У дедушки не было другого выхода: делился и с ней, но она, глупая женщина, поделилась с другой женщиной и по селу пошли слухи, что у Шрайберов есть зерно. Закончилось все тем, что приехал оперуполномоченный с обыском. Бабушка успела мешочек с оставшимся зерном сунуть маме за пазуху и подняла ее на крышу землянки, приказав лечь за трубой и не подниматься до тех пор, пока не уйдут люди.

Мама говорит, что тоже помнит этот эпизод, она была страшно напугана, лежала за трубой и боялась шелохнуться.

Обыск закончился, люди ушли, не найдя ни одного зернышка, но с этого времени дедушка уже не делился с женщиной, которая его предала.

Чтобы выжить, дедушка придумал следующее: весной в землянке, в сенях, он выложил из пласта земли двойную стену, внизу оставил отверстие, закрывал ее кирпичиком, вырезанным из пласта земли. Зимой он дважды ходил к амбару, но брал уже не маленький мешочек на 1 кг, а целый мешок. Придя домой, с крыши засыпал мешок зерна в эту двойную стену и через день бабушка всю долгую сибирскую зиму варила кашу. Так они выжили.

Когда в 1956 году объявили о снятии ограничения, дедушка с семьей уехал, сам не зная куда. Поскитавшись, дедушка в 1957 году завербовался на целину. Стало немного легче жить, дедушка работал кузнецом, жили среди молодежи разных национальностей. Плохо было только со знанием русского языка.

Русский язык мама не знала вообще, поэтому в школу ее не взяли, а предложили бабушке сначала научить маму русскому языку, а потом приводить ребенка в школу.

Осенью маму снова привели в школу, но к этому времени она уже могла общаться на русском языке. Но школа для мамы была не в радость, ее обижали как дети, так и учителя. Дети вешали ей на спину записки с надписями «фашистка», а учительница издевалась над ее произношением или ошибками в диктанте. Однажды произошло событие, надолго заставившее маму замолчать, замкнуться в себе.

Это произошло после объявления оценок за контрольную работу.

Мама рассказывала, как долго ее унижала учительница за полученную двойку, говорила, обращаясь к детям: «Смотрите, дети, что может эта фашистка, она ведь ни на что не способна, из-за таких, как она, погибли наши отцы, братья и сыновья».

На перемене учительница лишила мою маму горячего чая с картофельным пирожком, которые давали детям во время большой перемены. Чай был в алюминиевой кружке, он был очень горячим, сладким. Мама говорила, что это была самая вкусная еда на всем свете.

Я могу себе представить эту картину, все дразнят ее, а мама от обиды глотает слезы.

Затем мама после долгой паузы вспоминает, что когда учительница вышла из класса, то русский мальчик, который сидел с мамой за одной партой, вместе с мамой залез под парту и поделился пирожком и чаем. Один раз откусывала мама от пирожка, другой – он, и старался так, чтобы маме досталось больше.

Мама никогда не забудет этот эпизод, она будет помнить его до конца своей жизни. Она благодарна этому мальчику за то, что он оказался единственным человеком среди всего класса, который пожалел ее.

Наверное, можно понять и учеников, и учительницу. Время было такое, у всех в душе еще кровоточила рана от прошедшей страшной войны. Погибли родные, люди ожесточались, но все же я думаю, что на российских немцев нельзя было так ополчаться, они так же страдали, как и все люди в России. Я думаю, что мама простила эту учительницу, ведь она потеряла мужа и единственного сына на войне.

Конечно, немцев не любили, и они в свою очередь старались не афишировать то, что они немцы. Мама рассказывала, что она старалась даже не говорить на немецком языке и в подтверждение к сказанному она прочитала мне стихотворение Эрны Гуммелъ. Маме оно очень нравится.

РОДНОЙ ЯЗЫК

Из-за тебя потерян дом родной.
Из-за тебя унижена судьбой...
Он был всегда, твой ласковый мотив,
в моей душе на струнах грусти жив.
Из-за тебя смеялись надо мной,
из-за тебя бывала я немой...
Но если выбивалась я из сил,
ты был со мной, и ты меня хранил.
Из-за тебя трудяги шли в рабы,
могилы рылись, грудились гробы,
но ты был мой, и ты был мной любим,
как очага родного сладкий дым.
Когда же трижды прокляли тебя,
я шла с тобой, твои слова любя.
Когда друзья мою забыли дверь,
ты был моей отрадой, уж поверь!
Я виновата стала без вины,
но ты входил в мои больные сны,
и я всегда впадала в нервный плач,
когда твои слова кромсал палач.
Ты говорил: «Давай-ка без обид!
Все правда высветит и победит.
Кто был ко мне порой несправедлив,
разучит мой доверчивый мотив». Я верила тебе, язык родной,
и снова обретая свой покой,
я из тебя пила, и твой поток
опять мне сердце оживить помог.
Ведь если выбивалась я из сил,
ты был со мной, и ты меня хранил,
а что из-за тебя теряла вдруг,
в общении с тобой найду, мой друг!

Перевод Роберта Вебера

Не легкая выпала судьба на долю моей мамы, но она шла к своей цели, не останавливаясь на полпути. Я горжусь своей мамой. Она закончила Горьковское педагогическое училище, затем Академию МВД СССР. Прослужила двадцать лет и ушла в отставку в звании подполковника милиции. Имеет награды, является «Отличником милиции». В настоящее время преподает в Астраханском филиале Саратовской государственной академии права, имеет ученое звание – доцент кафедры уголовно-правовых дисциплин. Всего она достигла сама, честным трудом и твердым железным характером. Пусть ей намекали о «пятой графе», но она всегда умела доказать, что она прежде всего Человек!

В 1994 году мои дедушка, бабушка и мама были реабилитированы и признаны пострадавшими от политических репрессий. Но имущество не вернули, мама делала запрос в Саратов в Информационный центр УВД Саратовской области. Но ответ был, что сведениями об имуществе, оставленном при выселении, не располагают.

В СССР проблема высылки и репрессий против российских немцев замалчивалась. Об этом не писали в газетах, не говорили в выступлениях и радиопередачах. Немецкая автономия так и не была восстановлена.

Может быть поэтому многие сегодня желают выехать в Германию.

Политическая нестабильность и ужесточающийся национальный эгоизм вызывают дополнительные опасения за будущее. Боюсь, что немцев скоро совсем не будет в России как нации.